Создание купола собора Филиппо Брунеллески

«Флорентийский собор Санта-Мария Новелла на протяжении восьмидесяти лет был открыт всем непогодам, поскольку никто не способен был закрыть куполом его огромную апсиду. При использовании методов строительства, известных на тот момент, после возведения купола до определённой высоты стены собора обрушились бы внутрь.

Год за годом ретивые молодые художники и солидные строители подавали проекты в Опера-дель-Дуомо - совет, надзиравший за строительством собора, - однако все эти планы были признаны неубедительными. В Опера входили видные городские политики и купцы, которым пришлось бы отвечать за сделанный выбор своей репутацией. И они восемьдесят лет подряд отвергали все проекты строительства купола, не находя среди них ни одного подходящего для города или для них самих.

И вот учёные-гуманисты обратили внимание на римский Пантеон, измерили его огромный купол и восстановили последовательность работ при его строительстве. Пантеон был реставрирован императором Адрианом во втором веке н.э. В высоту купол имеет 71 фут, в диаметре - 142 фута. Здания таких масштабов не строились добрую тысячу лет, а знания, позволившие римлянам создать огромный и прочный свод, были утеряны в тёмную эпоху варварских нашествий. Но вот наступил мир, в итальянских городах начала развиваться коммерция, и знания постепенно стали возвращаться из небытия.

По некоторым данным, Брунеллески посетил Рим в 1401 году с целью изучения древностей. Он понимал, как важно изучить Пантеон. Проектируя купол для флорентийского собора, он намеревался расположить внутри ряд каменных арок, которые примут на себя вес стен, а между ними сделать кладку из кирпича с наклоном вовнутрь.

Однако Брунеллески не скопировал римскую конструкцию, а привнёс в неё всё созданное архитектурой с тех времён, особенно принципы готики. Когда план был представлен в Опера, комиссия сочла решение осуществимым и изящным. Как только купол был построен, он превратился в новый образец полета мысли, вдохновивший сотни архитекторов следующих поколений, в том числе и Микеланджело, построившего по его подобию купол собора Святого Петра в Риме.

Впрочем, как бы сильно ни повлияло на искусство открытие классических форм, объяснить феномен флорентийского Возрождения одной только внезапной доступностью информации нельзя. Будь всё так, аналогичный расцвет новых художественных форм произошёл бы и в других городах, имевших возможность ознакомиться с античными образцами. Да, в некоторой степени так оно и было, но всё же ни один город не мог сравниться с Флоренцией по глубине и силе художественной мысли. Но почему?

Дело в том, что поле искусств стало особенно благожелательно смотреть на создание новых работ примерно в то же время, на которое пришлось открытие античных доменов искусства. Кроме того, Флоренция входила в число самых богатых городов Европы - вначале она богатела на торговле, потом - на производстве шерстяных и прочих тканей, и наконец - за счёт финансовых познаний местных состоятельных купцов. К концу четырнадцатого века в городе имелось не меньше дюжины крупных банкиров - Медичи, кстати, относились к числу мелких, - и банкиры эти каждый год получали солидные проценты от королей других держав и прочих властителей, бравших у них деньги в заём.

Банкиры успешно набивали карман, но в городе настроения царили смутные. Неимущие подвергались безжалостной эксплуатации, а политическая напряженность, подогреваемая экономическим неравенством, в любой момент могла перейти в открытый конфликт. Противостояние Папы и императора разделило на два лагеря целый континент, а во Флоренции выразилось в виде появления двух враждебных партий - гвельфов и гибеллинов. И словно этого было недостаточно, Флоренция находилась между Сиеной, Пизой и Ареццо, которые завидовали её богатству и славе и всегда готовы были урвать кусочек флорентийской торговли или территории.

И вот в такой атмосфере богатства и напряжённости городские власти решили потратить деньги на то, чтобы сделать Флоренцию прекраснейшим городом во всем христианском мире - или, по их словам, «новыми Афинами». Строя величественные храмы, могучие мосты и прекрасные дворцы, заказывая мастерам великолепные фрески и несравненной красоты статуи, они, верно, полагали, что укрывают защитной магией свои дома и конторы. В чём-то они оказались правы: когда пятьсот лет спустя Гитлер приказал отступавшим немецким войскам взорвать мосты через Арно и сровнять с землей всю округу, командир боевой части отказался выполнять приказ, заявив, что не может погубить такую красоту, - и город был спасён.

Важно понимать, что, решив сделать город чарующе прекрасным местом, флорентийские банкиры, церковники и главы гильдий не просто отсыпали скульпторам и архитекторам денег, а потом сели ждать, что из этого получится. Нет, они активно занялись поощрением, оценкой и отбором работ, которые хотели видеть завершёнными. Объяснялось это тем, что видные горожане, так же как и простонародье, серьёзно относились к результатам работы и тем самым заставляли художников и прочих мастеров превосходить самих себя. Если бы не дотошность и не постоянные требования, исходившие от членов Опера, воздвигнутый над собором купол вряд ли был бы так же прекрасен, как сегодня…»

Михай Чиксентмихайи,  Креативность. Поток. Психология открытий и изобретений, М., «Карьера Пресс», 2013 г., с. 40-42.