Случаи воспитания ребёнка животными в изложении Жюля Ламетри

«Один десятилетний ребёнок был в 1694 г. найден в стае медведей в лесах, находящихся на границе между Литвой и Россией. Было страшно смотреть на него: он не обладал ни разумом, ни речью; его голос и он сам не заключали в себе ничего человеческого; человеческим у него было только внешнее строение тела. Он ходил на четвереньках, подобно животным. Будучи отделён от медведей, он, казалось, скучал по ним: тоска и беспокойство были написаны на его лице, когда он находился в обществе людей. Его можно было принять за пленника - он себя и считал таковым, - стремящегося только убежать, пока он не научился упираться руками в стену и даже стоять прямо на ногах, подобно ребёнку или котенку, не привык понемногу к человеческой пище и пока наконец после продолжительного времени не освоился и не начал произносить несколько слов грубым голосом, который я выше описал. Когда его расспрашивали об его диком состоянии и о том, сколько времени оно продолжалось, он так же не мог вспомнить этого, как мы не в состоянии вспомнить того, что было с нами, когда мы ещё находились в колыбели.

Коннор, рассказывающий об этом случае, имевшем место в Польше, в то время как он находился в Варшаве при дворе бывшего тогда королем Яна Собесского, прибавляет, что сам король, многие сенаторы и множество других заслуживающих доверия жителей страны уверяли его как в безусловном факте, в котором в Польше никто не сомневается, что дети иногда вскармливаются медведицами, как, по преданию, Ромул и Рем были вскормлены волчицей. Если ребёнок выбежит на улицу или близко к забору или по неосторожности останется один в поле, в то время как голодный медведь бродит по соседству, последний тотчас же его пожирает и раздирает на куски; но если случайно его схватит медведица, которая кормит, она относит его к своим детёнышам, с которыми вместе его вскармливает, и иногда через несколько лет охотники находят и берут с собой такого ребёнка.   Коннор сообщает ещё об одном случае, подобном тому, свидетелем которого он был и который произошёл в том же месте (в Варшаве) в 1669 г. на глазах г-на Вандена, по прозванию Бранд де Клеверскерк, бывшего в 1699 г. послом в Англии. Он описывает случай на основании точного рассказа этого посла в своем очерке государственных учреждений Королевства Польского.  

Я говорил, что бедный ребёнок, о котором рассказывает Коннор, не обладал никакими признаками разума; доказательством может служить то, что он не сознавал всего ужаса своего положения и вместо того, чтобы искать общения с людьми, избегал их, мечтая лишь о возвращении к медведям. Поэтому, справедливо замечает наш автор, этот ребёнок жил чисто механически, думая не больше, чем животное, чем новорожденный ребёнок или чем человек спящий, находящийся в летаргическом сне или поражённый апоплексией. […]  

Дикие люди, довольно распространенные в Индии и в Африке, называются индусами орангутангами, а африканцами - куаморру. Они не жирны и не худощавы; у них квадратной формы тело и столь сильные и мускулистые члены, что они очень быстро бегают и отличаются невероятной силой. На передней части тела у них нигде нет волос, но вся спина покрыта густым лесом черной щетины. Лицо этих животных походит на человеческое, но ноздри плоски и выгнуты, а рот в морщинах и без зубов.

Их уши ничем не отличаются от ушей людей, так же как и их грудь: у самок сатиров очень большие груди, а у самцов грудь плоская, как у большинства мужчин. Пупок сильно вдаётся внутрь, а верхние и нижние конечности похожи на конечности людей, как две капли воды.

Локоть у них сгибается точно так же, как и у нас; у них то же самое количество пальцев, как и у нас; большой палец такой же, как и у человека, такие же икры ног и такая же ступня, на которую, подобно нашему, опирается их тело, когда они ходят, подобно нам, что с ними часто случается. Когда они пьют, они очень хорошо одной рукой придерживают ручку кубка, а другой держат его дно; затем они обтирают губы очень чистоплотно. Когда они ложатся спать, они обнаруживают много внимания и тщательности: в прирученном состоянии они пользуются подушкой и одеялом, которым заботливо покрываются. Сила их мускулов, их крови и животных духов делает их храбрыми и бесстрашными, как и нас, что это мужество свойственно только самцам, как это мы наблюдаем и у человеческого рода. Часто они в бешенстве набрасываются даже на вооружённых людей, как и на женщин и девушек, над которыми совершают насилия. Нет более бесстыдных, распущенных и развратных животных. Женщины в Индии опасаются второй раз пойти взглянуть на них в пещерах, в которых они скрываются. Они ходят голыми и в любви проявляют так же мало предрассудков, как и собаки.

Плиний, св. Иероним и другие, на основании свидетельства древних, оставили нам сказочные описания этих распущенных животных, насколько можно судить, сравнивая их с современным описанием. Последним мы обязаны амстердамскому врачу Тульпиусу. Этот автор говорит о виденном им сатире лишь как о животном; он занят только описанием частей его тела, не упоминая о том, говорил ли и имел ли он какие-нибудь идеи. Но полное сходство, признаваемое им между телом сатира и телом людей, заставляет меня предполагать, что мозг этого мнимого животного по природе своей обладает, подобно нашему, способностью чувствовать и мыслить. Черт аналогии тут гораздо больше, чем у других животных. […]

Пусть в это подземелье будет положен новорождённый ребёнок, пусть на его органы чувств не будут оказывать воздействия никакие предметы, пусть голая кормилица молча даёт ему своё молоко и ухаживает за ним. Если он будет испытывать потребность в более твёрдой пище, пусть та же женщина приносит ему её; пусть эта пища будет всегда одинакова, как, например, хлеб и холодная вода, которую он будет пить из пригоршни.

Пусть этот ребёнок, происходящий из расы Платона или Пифагора, покинет наконец своё уединение в двадцати-, тридцати- или сорокалетнем возрасте и пусть покажется в обществе смертных. Пусть его спросят, прежде чем научить его думать и говорить, кто он, кто его отец, что он делал, как он думал, как его кормили и воспитывали до этого времени. Более глупый, чем животное, он обнаружит не больше чувств, чем дерево или камень; он не будет знать ни суши, ни моря, ни звёзд, ни метеоров, ни растений, ни животных. Если он будет испытывать голод, то, не имея привычной пищи или, вернее, не зная, чем её можно заменить, он умрёт. Окружённый огнём или хищными животными, он бросится навстречу опасности, не зная ещё, что такое страх. Если он будет вынужден под впечатлением всех поразивших его новых предметов начать говорить, то из его раскрытого рта выйдут одни только нечленораздельные звуки, как в подобных случаях бывает у многих людей. Попробуйте задать ему вопрос не об абстрактных и сложных идеях метафизики, морали или геометрии, но простейший вопрос по арифметике - он не поймёт ни того, что услышит, ни того, что ваш голос может что-нибудь означать, ни даже того, говорите ли вы с ним или с  кем-нибудь другим.

Где же у него бессмертная часть божества? Где душа, входящая в тело, столь ученая и просвещенная, что благодаря образованию только вспоминает заложенные в неё раньше знания? Это ли существо столь разумное и столь превосходящее все прочие?

Вот так человек! Он всё время жил, отделённый от общества, и не приобретал никаких идей. Но отшлифуем этот грубый алмаз: пошлём этого взрослого ребёнка в школу - guantum mutatus ab illo, как велика будет перемена! Животное превратится в человека, образованного и умного.

И не таким ли образом научаются бык, осёл, лошадь, верблюд и попугай: одни - оказывать нам различные услуги, другие - говорить и, может быть, даже вести связный разговор», если по примеру Локка можно было бы верить Темплю...»  

Жюльен Ламетри, Трактат о душе (Естественная история души) /  Сочинения, М., «Мысль», 1983 г., с. 137-139 и 142.

 

Синдром Маугли