Пара(ы) противоположностей или дополнение до пары противоположностей
Предельные категории, различные картины (модели) мира
X
Использование для объяснения мира одного, а именно пары духов / ангелов: доброго и злого - одна из традиционных картин мира:
«Далёким истоком идеи личного демона можно, по всей вероятности, считать чрезвычайно древнее учение о двух духах, сопровождающих человека от рождения до смерти: один из этих духов воплощает доброе начало человека, другой - злое. […]
Каковыми бы ни были истоки этой идеи, в раннехристианской культуре она принимает вид доктрины о соприсутствии демона и ангела при каждом человеке.
Теоретически она, с обычной для экзегетов изобретательностью, обосновывается священными текстами. Образец такого обоснования мы находим в «Собеседованиях» Кассиана, в главе «О том, что с каждым из нас связаны два ангела, хороший и дурной». Кассиан обрушивает на читателя поток подтверждающих этот тезис цитат: апостолу Петру является его ангел (Деян. 12), об Иуде же в псалтыри (sic!) сказано - «дьявол да станет одесную его» (Пс. 108:6), и т. п. (Кассиан. Собеседования. Coll. VIII, cap. XVII. Col. 750-751).
Вполне христианское обличие мотив «двух духов» принимает уже в одном из древнейших памятников христианской культуры - ««Пастыре» Гермы», где говорится следующее: «Два ангела есть у человека: один - ангел праведности, другой - нечестия... Ангел праведности - нежный, застенчивый, кроткий и спокойный. Когда он входит тебе в сердце, то говорит с тобой о справедливости, о стыдливости, о чистоте, о благожелательности, о благодеянии, о любви и милосердии. Когда все это входит в твоё сердце, то знай, что ангел праведности с тобой... Узнай же теперь и о делах ангела нечестия: он - суров, гневлив и глуп; дела его опасны» и т. п. (Lib. II, Mandatum VI, cap. II. Col. 927).
Этот же мотив развивает Ориген: «Каждому человеку соприсутствуют два ангела, один - праведности, другой - нечестия. Если в нашем сердце - благие помышления, а в душе дает побеги праведность, то с нами, без сомнения, говорит ангел Господа. Если же в душе нашей - зло, то говорит с нами ангел дьявола» (Ориген. Гомилия XII на Евангелие от Луки. Col. 1829).
Не оставаясь на стадии чистой теории, мотив уже в раннехристианских монашеских историях визуализируется и драматизируется. Характерна в этом смысле история из «Речений старцев». Некий брат испытывал искушения от «духа блуда» (spiritus fornicationis). Он обращается за помощью к старцу, который своим внутренним зрением видит следующую картину: «Увидел он означенного монаха сидящим, а дух блуда, принимая различные женские обличия, играл (ludere) перед ним, сам же монах с этими обличиями услаждался (delectare). Увидел он и ангела Господня, стоящего и тяжко негодующего против означенного брата... » (Речения старцев: Vitae patrum, lib. III. 13. Col. 745).
Два ангела соприсутствуют и Христу - во всяком случае, это видно на мозаике в Сан Аполлинаре Нуово в Равенне (ок. 520): Христу, отделяющему агнцев от козлищ, соприсутствуют праведный светловолосый ангел, сидящий одесную, и тёмноволосый ангел, сидящий ошую. Это, конечно же, визуализация того же мотива, который имеет место в вышеприведенных раннехристианских текстах. Праведный ангел должен находиться на привилегированном месте справа, дурной же - на худшем месте, слева: подлинный советчик человека - тот, кто находится справа, одесную. Но и большей опасности подвергается тот, у кого «дьявол станет одесную» (Пс. 108:6). Это представление выражено в следующем рассуждении Амвросия, где в роли ангелов выступают сами Христос и дьявол:
«Если Бога не будет у нас одесную, то его место займет дьявол... Если бы Адам пожелал иметь у себя одесную Господа, его не обманул бы змей». Господь позволил дьяволу встать у себя одесную, пишет Амвросий, намекая на строку из книги пророка Захарии: «И показал он мне Иисуса, великого иерея, стоящего перед Ангелом Господним, и сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему» (Зах. 3:1). «Как хороший атлет, он позволил ему стать одесную себя, чтобы затем прогнать его, сказав: «отойди от Меня, сатана» (Мф. 4:10). И так враг, прогнанный, покинул свое место; тебе же Христос, чтобы дьявол не стал у тебя одесную, сказал: «Приходи и следуй за Мною (Мф. 19:21)» (Амвросий Медйоланский. О жалобе Иова и Давида- Lib. 4, cap. 10. Col. 848).
Спустя много веков, в дневниковой записи Пушкина, всплывет этот мотив, имевший долгую историю в европейской культуре. «Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого царствования, как гении Зла и Блага», - так, по собственному свидетельству, сказал Пушкин М. М. Сперанскому (дневник, 2 апреля 1834). Преломление того же мотива можно усмотреть в черновом завершении пушкинского «Воспоминания»:
И нет отрады мне - и тихо предо мной
Встают два призрака младые,
Две тени милые, - два данные судьбой
Мне ангела во дни былые;
Но оба с крыльями и с пламенным мечом,
И стерегут... и мстят мне оба,
И оба говорят мне мёртвым языком
О тайнах счастия и гроба.
Ангелов по-прежнему два, хотя их функции теперь двойственны: оба - «милые» (функция благого ангела), но при этом оба - «мстители». Пушкин разрушает раннехристианскую конструкцию: у него оба ангела - и милы, и опасны. Обратная симметрия становится просто симметрией.
Так претворён у Пушкина, хотя и в сильно модифицированном виде, древний образ, и вряд ли есть необходимость привлекать для истолкования его текста всю «симметрию вселенной», как это делает Вяч. Вс. Иванов».
Махов А.Е., HOSTIS ANTIQUUS: Категории и образы средневековой христианской демонологии. Опыт словаря М., «Intrada», 2006 г., с. 240-242.
