Снижение качества работы любителей в театре – наблюдение В.И. Немировича-Данченко
Постановка пьесы В. Шекспира «Юлий Цезарь» потребовал участия более 200 привлечённых человек, занятых в массовых сценах.
«И вот, пока создавались целые роли в толпе - вольных гуляк, сенаторов, воинов, горячих патриотов, заговорщиков, жрецов, заклинателей, танцовщиц, куртизанок, весталок, матрон, торговок, - было радостно. И играть их - гримироваться, одеваться, выходить на рампу - было очень интересно.
Но постепенно, после двадцати-сорока спектаклей, чувство новизны притуплялось, интерес исчерпывался, исполнение обращалось в заученное ремесло и начинало приедаться...
Спектакль был очень сложный по количеству и по значению так называемых «народных сцен». Всю постановку мы трактовали как если бы трагедия называлась «Рим в эпоху Юлия Цезаря». Главным действующим лицом был народ. Главными актами были - улицы Рима, Сенат - убийство Цезаря, похороны Цезаря, восстание и военные сцены. В спектакле участвовало более двухсот человек. Для театра, приспособленного скорее для пьес интимного характера, это было много. А самое главное, что эти двести человек не были простыми «статистами», ремесленно отбывающими свою повинность за определенное вознаграждение. Это были вторые актёры, ученики нашей школы, студенты университета, с радостью искавшие заработка именно в нашем театре, и так называемые «сотрудники», служившие днём в разных учреждениях, а вечером в театре.
Пока шли репетиции, пока через весь этот люд раскрывалась римская трагедия в шекспировских образах, пока режиссура создавала в толпе интересные красочные группы, возбуждала страсти, искала пластических форм, - словом, пока шла работа и даже пока шли первые представления, все эти наши двести помощников, - люди все интеллигентные, горячие поклонники искусства - радовались, горели, отдавали все свои силы. В этом была главнейшая привлекательность народных сцен в Художественном театре, - что все участвующие в них приносили в театр всё своё воображение и всю энергию, с такой же страстностью, как и исполнители главных ролей. Сколько мне приходилось позднее встречать в жизни адвокатов, учителей (даже двух ставших крупными писателями), которые говорили:
«Вы меня не помните? Я был студентом в толпе «Юлия Цезаря»?.. или в толпе «Бранда»... или в «Штокмане»... И каждый неизменно прибавлял: «Если бы вы знали, как многому мы научились на этих репетициях. И в психологии толпы, и в психологии личности, и во взгляде на исторические события, и - уж конечно - в развитии вкуса».
И вот, пока создавались целые роли в толпе - вольных гуляк, сенаторов, воинов, горячих патриотов, заговорщиков, жрецов, заклинателей, танцовщиц, куртизанок, весталок, матрон, торговок, - было радостно. И играть их - гримироваться, одеваться, выходить на рампу - было очень интересно. Но постепенно, после двадцати-сорока спектаклей, чувство новизны притуплялось, интерес исчерпывался, исполнение обращалось в заученное ремесло и начинало приедаться. А дисциплина продолжала предъявлять свои требования. Малейшая оплошность любого из этих двухсот заносилась в протокол и назавтра подвергалась замечанию, выговору или взысканию. Режиссура театра не допустила бы тех банальных, бездумных, сорных, неритмичных, непластичных народных сцен, какие бывают во всех театрах. И то, что раньше, в пылу новизны, не замечалось, теперь утомляло и угнетало: тяжесть кольчуг, щитов, вооружений, звериных шкур, головных уборов, тог, за складками которых надо было всё время следить, утомительность переодеваний, непрерывность внимания, и всё это то на сцене, то под сценой, то где-то над сценой, - это было тяжело, а подчас невыносимо.
Американский менеджер этого не поймёт. Для него каждый из этих двухсот - определённый номер и больше ничего. Со своей точки зрения он и прав. Для нас же это живая душа, её интересы не могут ограничиваться получаемым вознаграждением. В особенности надо считаться с учениками. Чем они талантливее, тем скорее им хочется выбраться из толпы и заиграть роли, а режиссура со своей стороны не может отказаться от их участия в толпе, где они дают великолепные «пятна» и отличный темперамент.
В дальнейшем Художественный театр избегал пьес с большим количеством народных сцен, но хороших «интимных» пьес, как Чехова или Островского, так мало».
Немирович-Данченко В.И., Из прошлого, М., «Кукушка», 2003 г., с. 172-173.