Мифы и предрассудки о подготовке актёров по С.В. Гиппиусу

«В учебных аудиториях институтов и студий тренингу часто ставятся преграды, сооружённые из давних, но крепко укоренившихся предрассудков о непознаваемости творческого процесса. Мы ещё коснемся её в связи с программами обучения.

О предрассудках не стоило бы и говорить, если бы не эта теория, которая великолепно с ними согласуется. Она состоит из набора риторических штампов и неопровержимых догм, вроде: «всё взаимосвязано», или «нельзя отрывать психическое от физического». По существу говоря, и предрассудки, и теория комплексности – это две стороны одной и той же медали: равнодушия к теории. Две стены, одинаково отгораживающие актёра от актёрской техники. Два шлагбаума на путях развития сценической педагогики.

Хранители древних предрассудков снисходительно и прямодушно разъясняют молодому актёру: «Нечего мудрить, играть надо. Играть и все тут! Интуитивно! Вдохновенно! Заразительно!  Научиться этому нельзя, это само собой выходит, неведомо как». А приверженцы теории комплексности теоретизируют примерно так: раз всё взаимосвязано и ничего нельзя отрывать, значит, не может быть никакого тренинга отдельных элементов, надо заниматься действием как таковым.

И всё ясно. И можно заниматься не воспитанием актёра, не раскрытием и развитием его психофизических природных задатков, обогащающими артистическую личность, а просто – способом «волевой режиссуры» ставить этюды, отрывки, спектакли.

Происходит при этом накопление актёрского опыта? Конечно. Но какого опыта? Опыта пассивного ожидания руководящих режиссёрских указаний. Опыта приспосабливаться к ним и не надеяться на возможность выявить личную сверхсверхзадачу. Словом – печального опыта осознать себя лишь «типажем», лишь глиной в руках волевого строителя-режиссёра.

Открытия – огорчительные для актёра.
Искусство всегда в поиске вечных вопросов: «для чего?», «кто?» и «как?».
Иногда говорят:
- В искусстве нет и не может быть вообще никаких правил и законов! Цитируют Маяковского:
- Поэзия вся – езда в незнаемое!

Такие выводы считают иногда нужным сообщить не только начинающим поэтам, но и молодым актёрам, художникам, музыкантам. При этом недобрым словом поминают Сальери, который «музыку разъял, как труп» и вздумал поверять алгеброй гармонию. Указывают и на иные безуспешные попытки раскрыть законы творчества. Приводят известную поговорку, мол, «талант – как деньги: если он есть – так есть, а если его нет – так нет». И в заключение рассказывают печальную историю несчастной сороконожки – когда перед ней был поставлен категорический вопрос: что делает её семнадцатая ножка в тот момент, когда тридцать третья опускается, а двадцать вторая поднимается? – то несчастная сороконожка, исследуя эту научную проблему, вовсе разучилась передвигаться.

Была ли сороконожка талантлива – не сообщается. А ведь это очень важно. Если она была бездарной сороконожкой, то о ней не стоило бы и говорить. А если она была талантлива, – вероятно, она изучила-таки вопрос и нашла ответ. И даже не потеряла времени зря – изобрела попутно какой-нибудь более рациональный и даже художественный способ передвижения. Талант непременно связан с любознательностью!

Во всяком случае, все эти доводы, анекдоты и цитаты не могут подтвердить невозможное – что вообще никаких законов нет, – потому что законов не может не быть, раз есть явления действительности. Есть явления: творческий процесс, развитие таланта, – значит, есть и законы, управляющие этими явлениями.

И если говорить, что поэзия – езда в незнаемое, то надо помнить, что Маяковский великолепно знал цель каждой своей работы, не ждал, когда на него «накатит» вдохновение, а методически трудился, как прилежный мастер, и даже написал статью «Как делать стихи». А главное – незнаемое это не синоним непознаваемого. Незнаемое – может быть исходной точкой в процессе познания.

Неталантливому актёру не помогут никакие законы творческого процесса, никакие системы. Но эти законы помогут одарённому актёру проявить талант и развивать его.

Талант, по энциклопедическому определению, – высокая степень одарённости, то есть такого сочетания способностей, которое обеспечивает человеку возможность наиболее успешного осуществления той или иной деятельности. Эта ясная формула далека от зыбких определений прошлого, когда талант именовался Божьим даром, таинственной искрой. Всемогущий Бог непостижимым образом возжигает искру – что же тут исследовать? Грех и думать! Времена наивного идеализма прошли, а миф о непознаваемости творческого процесса живёт по инерции до сего дня. Божественные корни подрублены, но кой-какая пища, вроде истории сороконожки, ещё поддерживает гальванически его существование. Живучий этот миф о невозможности психофизиологически обосновать законы творческого процесса, законы творческого проявления таланта, очень мешает прогрессу науки о театре, основы которой заложены трудами Станиславского. […]

Вспоминая, с какой тщательностью изучали анатомию человеческого тела великие живописцы прошлого, мы понимаем, почему передовые педагоги всех времён обращались к науке о жизни. Почему Чистяков – воспитатель многих художников: от Репина до Врубеля, – которого В.В. Стасов называл педагогом всех педагогов, превратил науку о рисунке в науку о познании жизни – в её физиологическом, психологическом и эстетическом аспектах.

Можно несколько расширить классификацию педагогов, присоединив к педагогике корня и педагогике результата ещё и педагогику благих помыслов. Такая педагогика отрицает натаскивание на результат и стремится «заглянуть в корень». Однако незнание основ психофизиологии мешает найти путь «к корню».

Корабль, на котором нет компаса (современного гирокомпаса), а капитан лишь весьма приблизительно знает направление пути, авторитетно помахивая рукой в желанную сторону, возможно, и придёт в нужный порт, но, скорее всего, – пройдёт мимо».

Гиппиус С.В., Актёрский тренинг. Гимнастика чувств, СПб, «Прайм-Еврознак», 2006 г., с. 272-278.