Постоянный тренинг для поддержания своей формы
Ранняя творческая СверхнагрузкаРанняя творческая Сверхнагрузка / тренинг
Творческое развитие юношей и девушекТворческое развитие юношей и девушек
X
«И чтобы овладеть точной, чёткой, безошибочной линией, я выбрасываю старательную резинку и карандаш и начинаю копировать гравюры старых мастеров пером и тушью, которые исключают исправление ошибочных линий. Рука глазного хирурга - вот мой идеал руки! Ибо для операции глаза необходима рука, обладающая опытом филигранной работы со скальпелем, умеющая провести наитончайшую линию разреза. И сотни и сотни листов недорогой бумаги с наитончайшими, но, увы, неточными линиями устилали пол у стола, за которым я приучал руку и глаз к предельной точности. Раз в неделю я собирал охапки неудавшихся рисунков и, вызывая негодование обитателей «вороньей слободки», до отказа набивал ими помойные вёдра, стоявшие на чёрной лестнице.
Прошёл немалый срок, прежде чем я научился безупречно копировать гравюры, выполненные Иеронимом Коком с рисунков литера Брейгеля Старшего, прозванного Мужицким. Фигуры люде, дома и деревья в них испещрены десятками, сотнями линий и штрихов, которые нужно безошибочно точно перенести на белый лист, лежащий передо мной. И вот, напряжённо всматриваясь в расстояние между штрихами, в их направления и пересечения, ручкой с металлическим пером, побывавшим в баночке с тушью, вычерчиваешь точнейшую копию гравюры - штрих в штрих, линия в линию...
Много лет спустя я наткнулся на мысли Джона Рёскина о владении безупречной линией рисунка мастерами прошлого, которое включается в беспрерывном, последовательном ряде движений pvки, более верных, чем движения самого искусного фехтовальщика: карандаш не только проводит с безошибочной точностью прямую линию от одной точки до другой, но с такой же точностью гооводит линию изогнутую и ломаную... уверенность движений доходит до того, что художник может... одной линией начертить влолне законченный профиль или другую часть контура головы, и рисунок не потребует дальнейших изменений». А для этого должна быть «предельная точность мускульного движения» и «духовное напряжение», когда «рука художника каждую минуту подчиняется непосредственному замыслу». И у меня, и у Рёскина остриё карандаша приравнивается к острию шпаги или скальпеля. […]
... Я делаю бесчисленное множество набросков с натуры, стараюсь одной линией передать динамику движения человеческой фигуры или животного. Рисую зверей и птиц в Ленинградском зоопарке. Папки заполняются зарисовками удивительных пере плетений ветвей деревьев, комнатных и полевых растений, жуков, букашек, бабочек. Постепенно я начинаю овладевать точной линией. Педагог, ведущий класс рисунка, надолго задерживается у одного из моих карандашных набросков с двумя сидящими фигурами и громко заявляет: «Пропорции довольно странные, но какая удивительная линия, какая плавность и точность! Я ещё с подобным не сталкивался! Рисунок забирается в образцы!» Ура! Мои старания достигли цели! А четверть века спустя я буду, не отрывая руки, одной линией чертить метафизические фигуры и композиции на двухметровых листах чёрной бумаги, прикреплённых к стене, и наблюдать за моей рукой будут студенты и профессора Оксфордского, Стэнфордского и других университетов.
Пройдёт ещё пятнадцать лет – и в когда-то изгнавшей меня стране я буду давать мастер-класс в Московском университете, вычерчивая одной линией сложнейшие фигуры. […]
По мере углубления в познание секретов технологии старых и новых мастеров, осмысления, что являет собой подлинный рисунок и изысканность цвета, росло и моё отчуждение от всего окружающего. Я становился всё более и более непонятным и непохожим на других во всём: в рисунках, в живописи, в скульптуре, а главное - в своих взглядах на мир, на искусство, на образ бытия, в котором должен пребывать настоящий художник. Мои однокашники были увлечены тремя столпами итальянского Возрождения: Рафаэлем, Тинторетто и Микеланджело, рисунки которых они денно и нощно копировали, сидя за столами в Научке. И, разумеется, втихаря посмеивались над Мишей Шемякиным, внимательно срисовывающим в свои альбомы гравюры и рисунки Иеронима Босха и Питера Брейгеля: «Чему можно научиться у создателя фантастических чудовищ или у певца крестьянского быта, у его пьяных нидерландских мужиков, пляшущих, блюющих, ссущих или дубасящих друг друга грубо сколоченными кривыми табуретками и разбивающих глиняные кувшины и аляповатые горшки о головы друг друга?!» Так считали они, а я решил, что именно у этих мастеров смогу научиться понимать красоту изогнутых линий, скрытых в каждом горшке и кружке, выразительность движения человеческой фигуры и густоту цвета. […]
В шестнадцатом веке один из мастеров итальянского Возрождения Бенвенуто Челлини писал, что человек, достигший к сорока годам каких-либо успехов, должен писать свою биографию».
Шемякин М.М., Моя жизнь: до изгнания, М., «Аст», 2024 г., с. 187-188; 213 и 707.
