Единичный приём
Стратегия создания инноваций / изобретений за счёт использования отдельных приёмов / эвристик…
X
Принцип поэтики И.Ф. Анненского
Известность пришла к И.Ф. Анненскову, через год после смерти – когда был издан его сборник стихов «Кипарисовый ларец».
«Был он не совсем обычным символистом. В письме Волошину Анненский писал: «.. .Как много этих, которые нянчатся со словом и, пожалуй, готовы говорить об его культе. Но они не понимают, что самое страшное и властное слово, т. е. самое загадочное - может быть именно слово - будничное».
В свою поэзию Анненский вводил загадочное, страшное будничное слово. Оно - столь непоэтичное по своим истокам - становилось поэтическим образом.
Снегов немую черноту
Прожгло два глаза из тумана,
И дым остался на лету
Горящим золотом фонтана.
Я знаю - пышущий дракон,
Весь занесён пушистым снегом,
Сейчас порвёт мятежным бегом
Заворожённой дали сон.
А с ним усталые рабы,
Обречены холодной яме,
Влачатся тяжкие гробы,
Скрипя и лязгая цепями.
Пока с разбитым фонарём,
Наполовину притушенным,
Среди кошмара дум и дрём
Проходит Полночь по вагонам.
Это - начало стихотворения «Зимний поезд». Здесь всё крайне характерно для Анненского.
Поезд нигде не назван поездом, кроме как в заглавии стихотворения и теме цикла - «Трилистник вагонный».
Но все признаки, все метафоры - «огнедышащий дракон», «два глаза из тумана», дым, взвивающийся «горящим золотом фонтана», - рисуя картину таинственную и мрачноватую, в то же время предметно воссоздают поезд. «Тяжёлые гробы», лязгающие цепями, - вагоны. И то, что происходит внутри них, так же таинственно и так же реально. Полночь с разбитым фонарём - она же и проводник. А кошмар дум и дрём, испарения «чада в чёрных снах, и затеканий, и удуший» исходят от тоже не названных пассажиров.
Но мы видим «запрокинутых голов в подушках красных колыханье» - и этого достаточно, чтобы по детали представить воочию всю картину.
Таков один из главнейших принципов поэтики Анненского. Он, не называя предмета, явления или действия, с величайшей яркостью изображает их следы, то материальное окружение, которое преображено их влиянием.
В итоге мы получаем картину реальную и фантастическую, предметную и текуче зыбкую одновременно, потому что, в сущности, отсутствует главный объект и прочерчены лишь его многочисленные связи с предлежащим миром, его многочисленные отражения. Анненский не назовёт «гром», а напишет - «за тучей разом потемнелой раскатно-гулкие шары». Не пламя в камине, а «золотая змея, змеей перевита». Не выглянет солнце, но «печи распахнутся средь потемневших облаков». И молнии - «то оранжевый, то белый лишь миг живущие миры». Изменения в природе тоже не названы, а переданы иносказательно. «Едва пчелиное гуденье замолчало, уж ноющий комар приблизился, звеня» - значит, наступает вечер. «Уж чёрной Ночи бледный День свой факел отдал, улетая», - взошла луна. Распорот «сизый чехол» и по городским улицам «хлестнула холодная сеть» - пошёл дождь.
Если природа прекрасна в своих превращениях, то окружающие человека вещи бездушны. Они образуют концентрические круги «неполного ада»: грязные карты и «зелёное сукно - цвета малахитов тины», стук бильярдных шаров, «муть вина, нагие кости, пепел стынущих сигар». Да по стенке ночь и день, В душной клетке человечьей, Ходит-машет сумасшедший, Волоча немую тень».
Урбан А.А., В настоящем времени, Л., «Советский писатель», 1984 г., с. 7-8.