О душе и моральном поступке по Аристотелю

«Аристотелевская физика исследует не только структуру физического мира, но и неразумные и разумные существа. Творениям с душой и разумом Аристотель посвящает множество трактатов, самый оригинальный среди которых - трактат «О душе».

Одушевлённые существа отличаются от неодушевлённых тем, что обладают витальным началом - душой.

Что же «такое душа? Отвечая на этот вопрос, Аристотель вписывает её в метафизику  гилеморфизма. Все вещи суть сплав материи и формы: потенциальна материя, а форма - активная энтелехия. Для живых существ это означает, что тело есть потенциальный субстрат, форма как актуализация жизни дана в виде души. «Следует считать душу существенной формой физического тела, имеющего жизнь в потенции, а субстанция как форма есть энтелехия. Душа, следовательно, есть первая энтелехия физического тела, потенциально обладающего Жизнью». Так Аристотель дал душе определение, на многие века ставшее хрестоматийным.

Витальные феномены предполагают наличие некоторого набора постоянных операций. Так, душа как витальное начало имеет способности, функции и ответственные за разные действия части. Основные функции бывают вегетативного свойства (рождение, питание и рост), чувственно-моторного характера (ощущение и движение), интеллектуального свойства (познание, установка, выбор).

В соответствии с делением функций душа, по Аристотелю, имеет три части:

1) вегетативную,

2) чувственную и

3) рациональную.

У растений есть только вегетативная часть души, животные имеют растительную и чувственно-животную душу. У людей есть все три части. Для обладания разумной душой необходимо иметь животную и растительную части. Однако растительной частью можно обладать и без прочих двух. […]

Самое простое начало жизни, регулирующее биологическую активность, - это растительная душа. Аристотель существенно корректирует натуралистов, полагая, что причиной роста не могут быть : ни огонь, ни тепло, ни материя вообще как таковые. Правило, несущее пропорции роста в процессе развития организма, - это душа. Так же обстоит дело с питанием, которое не есть механическая игра подобных или разнородных элементов. Питание - это ассимиляция неподобного при участии души и ею производимого тепла. […]

Душа нуждается в особой опеке и совершенствовании. Эту способность к самоочищению Аристотель называет дианоэтической добродетелью. Сторону души, обращённую к меняющейся реальности, он называет искушённостью - phronesis, а занятую вечным и божественным - sophia, софийной мудростью. Практически ориентированная рассудительность устанавливает, в чём состоит благо и в чем - зло для человека. Мудрость как софия служит источником знания о самой высокой реальности, этим занята метафизика.

Именно на пути самосовершенствования у человека появляется возможность стать подлинно счастливым, на грани с божественным.

Интенсивное самоуглубление даёт эффект самодостаточности, ибо теоретическая деятельность разума не имеет другой цели, кроме самой себя, т.е. внутренней истины. Напрасно, продолжает Аристотель, нам советуют ограничиться тем, что конечно и соразмерно человеку, смертному существу. Надо измерять себя мерой бессмертного и божественного, жить, ориентируясь на самую благородную часть нашей души.

Животные не знают счастья, а боги пребывают в счастливом блаженстве постоянно. Только человек счастлив в той мере, в какой сам этого захочет. Насколько он способен к незаинтересованному постижению бытия, настолько он и счастлив.

Аристотель попытался преодолеть рассудочность сократического типа. Он не просто понимал всю разницу между тем, кто знает благую истину, и тем, кто умеет реализовать благо. Впервые философу удалось проанализировать психические процессы. Прежде всего акцент сделан на выборе - prohairesis - и тесно с ним связанной решимостью действовать.

Когда мы хотим добиться определённой цели, появляется решение относительно близких и дальних средств её достижения. Выбор отражается именно в процедуре прохождения этапов.

Цели, по Аристотелю, не могут быть предметом выбора, ибо желать блага - общая характеристика человека, в противном случае он вовсе не  человек. Чтобы быть праведным, следует желать истинного блага, а  не кажущегося таковым. В рассуждении о благе и праведнике мысль у Стагирита вращается по кругу, поскольку ему не удаётся выделить понятие свободной воли. Праведник, верно замечает он, в любой вещи находит момент блага. Но тот, кто однажды встал на путь порока, не может вернуться к истинной жизни, как бы того ни хотел. Очевидна апоретичность такой постановки вопроса, однако этот круг был естественным для греческой языческой мысли. Гражданин города-государства.

Благо государства и благо отдельно взятого человека не имеют радикальных различий. Благо, перерастающее из частного в общее, становится более божественным. Греки рассматривали человека под защитой государства как целого, а не наоборот. Человека они называли политическим животным. Тот, кто не является частью государства, ни в ком и ни в чем не нуждается, есть либо зверь, либо бог.

Всякого, кто реально участвует в жизни государства, Аристотель называет гражданином. Те, кто не способствует реализации справедливости - свободный житель или обитатель колонии, - не могут считаться гражданами. Получается, что число граждан весьма ограничено…».

Дарио Антисери, Джованни Реале, Западная философия от истоков до наших дней. Античность. Средневековье, СПб, «Пневма», 2003 г.,  с. 209-210 и 214-215.