Внешние воздействия – как правило, неблагоприятные – на творческую личность
Власти как Внешние обстоятельства
X
«Пьесу о Сократе я отдал в Театр Маяковского. Театр этот тогда был на подъёме, его недавно возглавил знаменитый режиссёр Андрей Гончаров.
Я прочёл пьесу, её радостно приняли, и Гончаров объявил начало репетиций. Репетировать Сократа он назначил актёра, который недавно поступил в труппу, но уже тогда был известен - Армена Джигарханяна. Правда, всех смущало, что он был слишком молод. И никто не мог предположить, что в конце репетиций это опасение отпадёт само собой. Ибо ему предстояло репетировать... шесть лет!!! Вначале, как и было положено, пьесу отправили в Московское управление театров. И меня вызвали туда - к заместителю начальника М. (говорили, что на самом деле именно этот М. «правит бал» в управлении). М. был весьма немолодым человеком. Он начал с загадочной фразы: «Как мы с вами понимаем - то, что понимаем мы, поймут и другие».
Я уставился на него. Он мне объяснил кому-то может показаться, что я написал пьесу совсем не о суде над Сократом, а о суде (не так давно состоявшимся) над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем. Это сравнение Сократа с Синявским и Даниэлем показалось мне несколько вольным Я возразил, что написал пьесу всё-таки о Сократе. И если она кому-то что-то будет напоминать, то это вполне понятно. Ибо пророков и мыслителей преследовали до Сократа, преследовали после Сократа и будут преследовать всегда. Именно поэтому в Евангелии мы читаем вечное: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе!»
В ответ он только вздохнул и прошёлся по кабинету. После чего как-то очень добродушно сказал: «Поверьте, ваша пьеса мне не просто нравится. Нет! Я люблю вашу пьесу. Я люблю её, как любят красивого ребёнка, в глазах которого тлен. Понимаете? Вот видите эту полочку?» И он показал на застеклённую полочку на стене. «На этой полочке стоят, поверьте, замечательные сочинения, которые никогда, однако, не увидят свет. Здесь есть и пьесы Булгакова, здесь есть и Эрдман, здесь есть и западные классики. Вот Олби написал, поверьте, отличную пьесу. Но её перевод уже стоит навсегда на этой моей полочке. Я очень не хочу, чтобы ваша пьеска там тоже стояла».
- А что же делать? - Ждать. Ждать, пока острота момента минет. Давайте ждать. «Годить» - как призывал наш классик. Уметь «годить» в России очень важно. Иногда важнее, чем уметь писать. И мы стали с ним «годить». Правда, скоро пришлось мне «годить» без него. Он умер. Но у меня появился другой редактор, и «годили» мы уже с ним. А театр всё репетировал. Правда, наше «годить» дало неожиданные результаты. Постепенно начали забывать про дело Синявского и Даниэля, но... Но началась история с гонением Солженицына, и пьеса тотчас стала похожей на его историю.
В это время на Западе кто-то назвал Солженицына «оводом», и мой новый редактор в ужасе процитировал мне текст Сократа из пьесы: «Я жил среди вас, как овод, который пристаёт к коню, когда-то благородному, но очень обленившемуся коню. Это опасное занятие беспокоит тучное животное, потому что конь, однажды проснувшись, ударом хвоста может убить надоедливого овода. Не делайте так... Другого овода, поверьте, вы не скоро найдёте...»
Потом Солженицына изгнали из страны, и опять бедный Сократ опростоволосился. Он говорил на суде: «Какое наказание вы назначите мне за мою жизнь? Вы можете изгнать меня, но если вы, мои сограждане, не вынесли моих поучений об истине, почему вы думаете, их вынесут другие?» Потом в Москве начались Олимпийские игры, где мы побеждали. Но мой Сократ умудрился опять сказать не то. Он говорил: «Какое наказание вы назначите мне за мою жизнь? Вы можете кормить меня бесплатными обедами, как кормите вы победителей на Олимпийских играх. Но те, кто побеждают в беге колесниц, дают вам мнимое наслаждение. А я давал - подлинное. Они повара, которые лезут к вам с вредными, но вкусными яствами... Но как часто, афиняне, мы предпочитаем такого повара суровой истине искусства врача».
...А потом настало время несчастной пьесе «годить» потому, что история Сократа стала удручающе похожа на историю академика Сахарова.
...Прошло шесть лет, я всё «годил», несчастный Сократ всё «не то» говорил, а Джигарханян всё репетировал. Было ясно, если дело пойдёт так дальше, Джигарханяну должно репетировать, пока он не сравняется годами с семидесятилетним Сократом. В декорациях, которые были построены для «Сократа», давно игрались другие спектакли.
Но есть замечательное выражение Талейрана о чиновниках: «Чем меньше рвения, тем больше пользы». И вот появился, наконец, равнодушный чиновник, который решил избавиться от этой пьесы, от этих постоянных нажимов театра. И он удачно сумел забросить её на лучезарно далекие вершины.
Вскоре меня срочно вызвали в Управление театрами. Меня принял сам начальник управления. Взгляд его был полон благоговения, и в руках у него был экземпляр моей пьесы. Чиновник держал его, как держат драгоценную вещь. Он сказал: «Поздравляю вас. Пьесу разрешили ставить. Но с важными исправлениями». Он почтительно открыл передо мной экземпляр.
- Вы видите пометки?
Я увидел. Они были сделаны по-разному - одни прямо на моём тексте, другие на полях. Он сказал: - Вот эти, на полях, - это наши предложения... Здесь вы можете, конечно, дискуссировать со мной, хотя, думаю, этого делать не надо... А вот вычёркивания на вашем тексте красным карандашом обсуждать не нужно. Их нужно выполнять. Вы поняли, чьи это пометки?
Я не понял.
- Михаила Андреевича, - сказал он очень тихо. Нет, не надо было спрашивать, кто такой Михаил Андреевич. Михаила Андреевича знала вся страна. Это был - Михаил Андреевич Суслов, главный идеолог страны. И второй человек в государстве занимался редактурой какой-то пьесы! Каким диким мне показалось это тогда! Но я был не прав. Это не было дико. Это вытекало из сущности режима. При тоталитарном правлении, при автократии Власть воспринимает литературу как своё задание. У литератора не может быть личных мыслей. Он должен выражать интересы государства, о которых Власть осведомлена лучше Художника. Николай I занимался всей литературой - не только сочинениями Пушкина. И Сталин заботливо читал каждое сочинение, выходившее в крупных издательствах. Это была его литература. Литература его государства.
И Суслов, главный идеолог страны, делал то же».
Радзинский Э.С., Моя театральная жизнь, М., «Аст», 2007 г., с. 172-177.
