Клод Гельвеций: глава «О Гении» - глава из трактата «Об уме»
О гении писали многие авторы: большая часть из них видела в нём некое божественное пламя, вдохновение, энтузиазм и такие метафоры принимала за определения. Как бы ни были гуманны такого рода определения, тем не менее та же самая причина, которая заставляет нас утверждать, что огонь горяч, и включать в число его свойств то действие, какое он производит на нас, заставляет нас называть огнём все идеи и чувства, способные расшевелить наши страсти и воспламенить их в нас. Немногие поняли, что эти метафоры, применимые к гению известного рода, как, например, к поэтическому или ораторскому гению, неприменимы к гению мысли, как-то: к Локку, к Ньютону. Чтобы получить точное определение слова гений и вообще всех наименований, даваемых уму, необходимо подняться до идей более общих, а для этого очень внимательно прислушаться к суждениям общества.
Общество равно ставит в ряды гениев Декарта, Ньютона, Локка, Монтескьё, Корнеля, Мольера и др. Название гения, которое оно даёт столь различным людям, очевидно, предполагает в них некое общее качество, характеризующее гений.
Чтобы распознать это качество, рассмотрим этимологию слова гений, потому что обыкновенно в этимологиях ясно выражаются те идеи, которые общество связывает со словами.
Слово гений происходит от gignere, gigno (я порождаю, я произвожу); оно всегда предполагает изобретение, и это единственное качество, принадлежащее всем различным гениям.
Изобретения или открытия бывают двоякого рода. Некоторым из них мы обязаны случаю, как, например, открытием компаса, пороха и почти всеми открытиями в науке. Существуют другие открытия, которыми мы обязаны гению: тут под словом открытие подразумевается новая комбинация, новое соотношение, замеченное между известными предметами или идеями. Название гения дастся в том случае, если идеи, вытекающие из этого соотношения, образуют большое целое, богаты истинами и полезны для человечества. Темы же для наших размышлений почти всегда выбирает случай. Поэтому ему принадлежит большая доля и успехах великих людей, чем это предполагают, ибо случай доставляет великим людям более или менее интересные темы для их творчества; благодаря ему же они родятся в тот момент, когда они могут составить эпоху.
Чтобы пояснить слово эпоха, нужно заметить, что каждый изобретатель в каком-нибудь искусстве или в какой-нибудь науке, которую он, так сказать, извлекает из колыбели, всегда бывает превзойдён другим талантливым человеком, следующим за ним в этой области, а этот второй третьим и т. д., до тех пор, пока это искусство не достигнет известных успехов, Когда, наконец, это искусство получает последнюю степень совершенства или, по крайней мере, ту степень, которая позволяла бы констатировать это совершенство, тогда человек, возведший его на данную степень, получает название гения, хотя иногда он подвигает вперед данное искусство не так далеко, как его предшественники. Таким образом, вовсе не достаточно обладать гением, для того чтобы получить это название.
Начиная с трагедий страстей до поэтов Гарди и Ротру, кончая Марианной Тристана, французский театр постепенно прошёл бесконечные ступени совершенствования. Корнель родился в тот момент, когда степень совершенства, приданная им этому искусству, должна была составить эпоху; Корнель - гений. Я вовсе не хочу этим замечанием уменьшить славу этого великого поэта, но хочу только показать, что закон непрерывности всегда точно соблюдается и в природе нет скачков. И к наукам можно применить замечание, сделанное мной относительно драматического искусства.
Кеплер нашёл закон взаимного тяготения тел друг к другу; Ньютон удачным применением остроумных вычислений в области астрономии подтвердил существование этого закона; Ньютон составил эпоху, он причислен к сонму гениев. Аристотель, Гассенди, Монтень смутно предчувствовали, что всеми нашими идеями мы обязаны нашим ощущениям; Локк разъяснил и углубил этот принцип, подтвердив его истинность множеством примеров; и вот Локк - гений.
Невозможно, чтобы появление великого человека не предвозвещалось всегда другим великим человеком. Творения гения подобны тем великим памятникам древности, которые, будучи созданы многими поколениями царей, носят имя царя, закончившего их. Но если случай, т. е. сцепление следствий, причин которых мы не знаем, играет такую роль в судьбе людей, прославившихся в искусствах и в науках, если он определяет даже тот момент, когда они должны родиться, чтобы составить эпоху и получить название гениев, то насколько большее влияние оказывает случай на репутацию государственных людей! Цезарь и Магомет наполнили мир своей славой. Последний почитается как друг Божий целой половиной человечества; другая половина чтит его как великого гения; однако этот Магомет, простой арабский торговец, не получивший ни образования, ни воспитания и бывший сам отчасти жертвой внушенного им другим людям фанатизма, должен был, чтобы написать посредственное и вздорное сочинение, называемое Алькораном, прибегнуть к помощи греческих монахов. Как же не признать в появлении такого человека дела случая, поместившее его в эпоху и в обстановку, когда должен был произойти переворот, которому этот смелый человек дал, в сущности, лишь свое имя?
Кто может сомневаться в том, что случай, столь благосклонный к Магомету, способствовал и славе Цезаря? Я не хочу отнять ни одной из похвал, воздаваемых этому герою; но ведь и Сулла, так же как и он, поработил римлян. Факты военной истории не настолько хорошо известны, чтобы можно было судить, был ли Цезарь действительно выше Сертория или другого подобного ему полководца. Если он был единственным из римлян, которого сравнивали с победителем Дария, то потому, что оба они покорили множество народов.
Если слава Цезаря затмила собой славу почти всех великих полководцев республики, то потому, что своими победами он положил основание престолу, укреплённому Августом, потому, что его диктатура была эпохой порабощения римлян, и потому, что он произвел в мире переворот, блеск которого увеличил славу его великих талантов. Но хотя я придаю большое значение случаю и его влиянию на славу великих людей, всё же случай благосклонен лишь к тем, кого одушевляет страстное желание славы.