Школы археологии по А.А. Формозову

«... на моих глазах в Университете две школы специалистов но славяно-русской археологии.

Профессора нашей кафедры Арциховский и Рыбаков поделили между собой выпускников по чисто механическому принципу: один год специализацию ведет Артемий Владимирович, другой год - Борис Александрович. Значит, о каком-либо избирательном сродстве учителя и учеников здесь даже и речи не было.

Арциховский действительно продвинул в науку десятка два археологов, но показательно, как слабо отразилось на них общение с учителем. П.И. Засурцев, А.Ф. Медведев, Т.Н. Никольская - были малокультурны. Ничто, кроме голого расчёта, не могло привлечь их к человеку, декламирующему Флобера по-французски и смакующему его стилевые изыски. Выходцы из интеллигенции - А.Л. Монгайт, Б.А. Колчин, В.Л. Янин тоже совершенно чужды Арциховскому и по своим интересам, и по восприятию материала. Руководитель придумывал темы дипломных для студентов, а иногда и диссертаций - для аспирантов, рекомендовал им литературу, давал  кое-какие советы, но ни духовной близости, ни преемственности идей ни в одном случае не было и в помине.

Школа Рыбакова возникла по тому же шаблону, но фактически так и не оформилась. Свойственные ему хамство, самодурство, нетерпимость к критике оттолкнули от него наиболее талантливых учеников - Ю.В. Кухаренко, В.В. Кропоткина, В.П. Даркевича, а постепенно облепивший академика сонм прихлебателей буквально ни в чём не продолжил намеченное им направление исследований.

Второй тип научной школы существенно отличается от первого - группы, сплотившейся вокруг шефа, исходя из простого соображения, что так всем будет лучше. Тут расчёт во внимание не принимается. Есть человек со светлым умом, с большим запасом знаний, умеющий передавать их другим (ни Арциховский, ни Рыбаков - не умели). Ученики ходят за ним табуном и с благодарностью ловят брошенные на ходу мысли. Ему же дорого понимание, радостно, что появился толковый народ, развивающий его идеи, а порою своим свежим взглядом на вещи заставляющий и его самого оценивать их по-новому.

Такие школы создали Б.Н. Граков, готовивший в Москве специалистов по античной и скифо-сарматской археологии, М.И. Артамонов, воспитавший в Ленинграде ряд полезных работников, занимавшихся древностями бронзового и раннего железного века, К тому же типу, как будто, надо отнести и школу А.Н. Формозова на Биофаке МГУ, объединявшую зоологов, посвятивших себя экологии позвоночных.

Все три профессора не были столь влиятельными фигурами, как Рыбаков и Арциховский, мало в чем могли облегчить начало пути своим питомцам, но общаться с ними было и увлекательно, и приятно. Этот тип научной школы представляется более органичным и уж, конечно, более симпатичным, чем первый. И всё же опять приходится указать на некоторые «но».

Крупный учёный обладает, как правило, своим видением мира или, по крайней мере, некой области знания. Другой незаурядный человек в годы становления может заинтересоваться этим видением, воспользоваться какими-то его элементами, но, рано или поздно, неминуемо придёт к собственному восприятию главных для него проблем. Безоговорочно разделяют взгляды учителя люди сравнительно мелкие, неспособные сами выработать цельное мировоззрение. Отсюда большая опасность - за значительной личностью следуют эпигоны, подражатели, поглощённые доделкой третьестепенных деталей и частностей в почти завершённой системе, всячески  оберегающие её от критики.

Наука из-за этого дробится, костенеет, силы её работников тратятся на выборку уже в основном исчерпанных жил (в приведённых мною примерах ученики Гракова и Артамонова, несомненно, уступают и по таланту, и по широте кругозора своим учителям). Другое осложнение - конфликты строптивых учеников с наставником в тот момент, когда те подросли и пытаются придумать что-то своё».

Формозов А.А., Человек и наука: из записей археолога, М., «Знак», 2005 г., с. 164-166.