Что такое «ересь» по Томасу Гоббсу

«А. Что такое «ересь»?

Б. Греческое слово, обозначающее учение какой-нибудь секты.

А. А что такое «секта»?

Б. Секта - это группа людей, следующих в науке одному учителю, избранному  ими по собственному усмотрению. Секта называется так от глагола «следовать»  (sequi), ересь же - от глагола «выбирать» (eligere). […]

А. Какие существовали секты и кто в них состоял?

Б. Философы. Были секты Платона, Аристотеля, Зенона, Эпикура и др. Они  назывались академики, перипатетики, стоики, эпикурейцы. Это были главные  секты греческих философов или тех, которые хотели выглядеть философами.  Самих глав этих сект: Платона, Аристотеля, Зенона, Эпикура - я  считаю действительно философами (по меркам язычников), т.е. теми, кто  стремится к истине и добродетели и чьи имена по заслугам прославились по  всему свету благодаря их мудрости. О последователях же этих философов я  вообще не считаю нужным упоминать, ибо они ничего не знали, кроме слов своих  наставников, не знали ни принципов, ни способов доказательств, на которых  базировалось их учение, и в своей жизни не сделали ничего для философии, а  лишь расхаживали с мрачным видом, небритые и одетые в рваный плащ. Это были  люди жадные, заносчивые, вздорные, чуждые гражданских чувств.

А. Разве для определения ереси совершенно не имеют никакого значения слова,  опущенные тобой, - «истина» и «заблуждение», одно из которых по  необходимости присуще всякому учению?

Б. Совершенно никакого. Ведь ересь обозначает только высказанное суждение,  правильно ли оно или ложно, законно ли оно или противоречит закону.

А. Следовательно, получается, что если бы люди называли друг друга  еретиками, то это не было бы бранью.

Б. Эти философские секты в Греции называли друг друга не еретиками, а  негодяями, проклятыми, ворами, убийцами и другими словами, которые  употребляют люди низкого сословия, когда в своем гневе распаляются чуть не  до драки. Когда же ереси появились и в церкви, то самым бранным выражением  стало «еретик».

А. А были ли какие-нибудь ереси кроме тех, которые существовали среди  греческих философов?

Б. Из Нового завета совершенно ясно, что и в Иудее были секты фарисеев,  саддукеев, ессеев, называвшиеся ересями. Точно так же грецизм  (graecismus), иудаизм, христианство считались в то время ересями. Точно  так же ересь рассматривается как преступление (Гал. 5,20) и обозначает (Гал.  1, 8) учение, противоречащее учению самого св. Павла, т.е. противоречащее  Христову Евангелию: Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать  вам не то, что благовествовали вам, да будет анафема.

А. А что такое «анафема»?

Б. Анафема означает любую вещь, отданную по обету либо изъятую из  общего употребления […].

А. Каким же образом может быть отдан подземным Богам ангел?

Б. Конечно, он не может быть сожжён или убит, но может считаться неангелом,  лишь призраком, и стать проклятым и обманщиком, т.е., говоря словами  Священного писания, быть преданым сатане.

А. В чем же была причина возникновения ереси в ранней церкви, если у них  было правилом веры писаное Евангелие?

Б. Заносчивость и самомнение философов, которые жили во времена апостолов и  о которых я упомянул выше. Они были способны рассуждать тоньше, чем прочие  люди, и более убедительно. Обращаясь в христианство, они почти неизбежно  оказывались избранными в пресвитеры и епископы, дабы защищать и  распространять веру. Но и ставши христианами, они, насколько возможно,  сохраняли учение своих языческих наставников и поэтому старались толковать  Священное писание, желая сохранить единство своей философии и христианской  веры.

А. Ты достаточно ясно объяснил, что представляла собой ересь в философии, но  я пока не понимаю, что называлось ересью в церкви.

Б. В ранней церкви, вплоть до Никейского собора, большинство догматов,  вызывавших споры среди христиан, касалось учения о Троице, таинство которой,  хотя и признававшееся всеми непознаваемыми, многие философы пытались  объяснить каждый по-своему, опираясь на учение своих наставников. Отсюда  сначала возникали споры, потом перебранка и наконец, чтобы избежать  возмущения и восстановить мир, были созваны соборы, причем не по указанию  правителей, а по добровольному желанию епископов и пастырей. Это стало  возможным тогда, когда прекратились преследования христиан. На этих  соборах определили, как должен решаться вопрос о вере в спорных случаях. То,  что принималось собором, считалось католической верой, то, что осуждалось, -  ересью. Ведь собор по отношению к епископу или пастырю был католической  церковью, т.е. всеобъемлющей, или всеобщей, как и вообще их мнение (opinio);  отдельное же мнение любого священника считалось ересью. Именно отсюда,  насколько мне известно из истории, происходит название католической церкви,  и во всякой церкви католик и еретик являются именами соотносительными. […]

А. После осуждения этих ересей возникали ли потом какие-нибудь новые?

Б. И очень много, даже и не знаю, сколько. Ведь после того как римская  церковь своими декретами присвоила себе право утверждать, что она не может  заблуждаться относительно членов веры, и император Фока предоставил папе  первенство надо всеми епископами, а сила императорской власти в Италии стала  ослабевать и христианских владык охватил страх перед сарацинами, папа, уже  ранее значительно укрепивший свое положение благодаря своим богатствам и  могуществу, стал собственным авторитетом собирать вселенские соборы,  пренебрегая авторитетом императоров и италийских феодалов, а некоторых из  этих королей и императоров он осмелился даже отлучить от церкви. И вот с  течением времени все учения, в которых видели помеху усилению церковного  могущества, способную в чем-то умалить его, осуждались как ереси. В  результате возникли те многочисленные ереси, из-за которых, по выходе в свет  сочинения Лютера, было сожжено столько христиан, и у нас в Англии, и в  других местах. Пока, наконец, пробудившиеся правители этих стран не  освободили их от столь страшных преследований и от римского рабства».

Томас Гоббс, Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского / Сочинения в 2-х томах, Том 2, М., «Мысль», 1991 г.,  с. 568-572.