Эффект препятствия творчеству чиновниками по И.М. Ефимову

«Неуклонно разрастаясь, бюрократическая машина рано или поздно губит хозяйство страны, которым она призвана руководить.

Причём было бы весьма наивно связывать хозяйственную разруху с национальными свойствами того или иного народа. Когда к середине XVII века Испания была доведена до такого упадка, что не только её промышленность и торговля в значительной мере перешли в руки иностранцев, но даже для обработки земли владельцы вынуждены были нанимать работников за Пиренеями, один французский автор писал: «Бедность испанцев велика, но она является следствием, их исключительной лени; я думаю, что если бы многие из нас, французов, не косили бы им траву, не убирали бы их хлеб и не делали бы им кирпичи, они рисковали бы умереть с голоду и жить под открытым небом из-за нежелания строить дома».

Однако сто лет спустя у автора уже не было бы оснований для такого хвастовства, ибо чиновничий аппарат, возвращённый Бурбонами, довёл «трудолюбивых» французов до такого же состояния.

«Проезжая по Анжу, по Мэну, Бретани, Пуату, Лимузену, Маршу, Берри, Ниверне, Бурбоне и по Оверни, вы увидели бы, что половина этих провинций представляет пустоши, образующие громадные равнины, несмотря на то, что все эти пустоши вполне пригодны для обработки. И это не бесплодие почвы, а просто упадок земледелия. Система, созданная Людовиком XIV, произвела своё действие, и вот в течение последнего века земля возвращается мало-помалу в дикое состояние […]

В сфере организации труда в любую эпоху веденье (значение этого авторского термина аналогично «компетентности» - Прим. И.Л. Викентьева) стремится поставить положение работающего в зависимость от качества и количества его труда, стимулируя тем самым рост производительности; неведенье насаждает уравнительный принцип,  пытается  повсеместно сгладить разницу между энергичным и вялым, искусным  и  неспособным, рачительным и беспечным, что способствует упрочению социального мира, но ведёт к резкому спаду производительной мощи во всех отраслях хозяйства […]  

«Кто-то должен распоряжаться - с этим оно вполне согласно. Ему ненавистен в первую очередь распорядитель-собственник. Причём чувство это в некоторых случаях наглядно демонстрирует свою иррациональность. Китайский император Цинь Ши-хуанди хвастался тем, что «заставил (население) заниматься основным делом; поощрял земледелие и искоренял второстепенные занятия», то есть торговлю и финансовую деятельность. Сталин с таким же упорством искоренял нэпманов. И тот и другой деспот испытывали острую нужду в денежных средствах, и тот и другой могли бы получить умеренными налогами от торговцев гораздо больше, чем конфискациями и застенками. Но неведенье тем и отличается, что оно может зарезать даже курицу, несущую золотые яйца.

Чаще всего коронованное неведенье (значение этого авторского термина аналогично «некомпетентности» - Прим. И.Л. Викентьева) стремится прибрать распорядительную функцию к рукам, вытеснить распорядителя-собственника распорядителем-служащим. Ему кажется, что таким образом все возможности распорядительства окажутся в его руках.

Чиновничья сеть Древнего Египта, Китая, Византии, Турции, Испании, России порой достигала таких размеров, что принимала на себя основной (а порой и весь) объём распорядительной функции. Даже там, где распорядитель-собственник был ограждён от покушений  кастово-сословными барьерами, центральная власть порывалась ущемить его права, передать их своим слугам.

Во Франции Людовика XIV поместное дворянство посредством развития сети чиновников постепенно было превращено из класса активных распорядителей в паразитирующую прослойку.

«Всё законодательство и вся административная практика согласно и неуклонно действовали против местного владельца, стараясь отнять у него все живые общественные функции и оставить его при одном голом титуле... Уже с давних времён дворяне очень слабы против интенданта короля. Двадцать человек дворян не имеют права собраться вместе, чтобы обсудить какое-нибудь дело, без особого дозволения короля... Управление деревней совершенно не касается местного владельца, так что он не имеет даже права надзора раскладка налогов, набор рекрутов, поправка церкви, созыв приходского собрания, прокладка дорог, основание благотворительных учреждений - всё это дело интенданта или общинных властей, назначаемых интендантом... Удалённый от дел, свободный от налогов, дворянин живет одиноким, чужим среди своих вассалов... Он является к возделывателям этой земли, и без того уже истощенной казенными поборами, лишь для того, чтобы потребовать свою долю».

Подобное выхолащивание распорядителя-собственника превращает экономическую жизнь государства в судорожное переползание от одного урожая до другого и рано или поздно приводит его на грань катастрофы. «Народ походит на человека, бредущего через болото, где вода восходит ему до рта: при малейшем понижении дна, при малейшей волне он теряет почву под ногами, погружается в воду и захлебывается... Мрачен вид страны, в которой сердце перестало гнать кровь по самым отдаленным жилам... Из главных провинциальных городов Франции отходила в Париж раз в неделю одна почтовая карета, да и та не всегда бывала полна: вот вам что касается денежных дел. Из газет имелась только одна «Газетт де Франс», выходившая два раза в неделю: вот вам что касается движения умов».

А ведь это сказано о Франции Монтескье, Вольтера и энциклопедистов! Что же тогда говорить о других?

В Испании XVII века, пронизанной клерикально-чиновничьей саркомой насквозь, голод и голодные бунты были обычным явлением. В странах же, подобных Турции, Китаю или России, неведенье порой достигало столь полного торжества, что ни один беспристрастный свидетель не допускался проникнуть дальше дипломатических приёмных, а когда проникал и пытался описать, что там творилось, цивилизованный мир отказывался верить - так это было страшно. «Я удалялся в деревни и изучал положение людей, обрабатывающих землю, - пишет Франсуа Вольней о Турции XVIII века. - И повсюду я видел только грабительство и опустошение, только тиранию и нищету».

«Князья и дьяки определяются на место самим царём и в конце каждого года обыкновенно сменяются, - сообщает нам Флетчер о России времён Годунова. - Метод обогащения царской казны состоит в том, чтобы не препятствовать насилиям, поборам и всякого рода взяткам, которым должностные лица подвергают народ в областях, но дозволять им всё это до окончания срока службы, пока они совершенно насытятся, потом поставить их на правеж и вымучить из них век? или большую часть добычи... В какой же степени поступки тамошних властей тягостны и бедственны для несчастного угнетённого народа, населяющего эту страну».

В ханьском Китае коррупция чиновничьей системы довела страну до того, что «торговля замерла... в 204 году был издан указ о сборе всех налогов натурой, а несколько позднее императорским указом были отменены деньги и в качестве средства обмена стали употребляться зерно и шёлк... (Голод был такой, что) люди превратились в людоедов, и кости мертвецов были разбросаны по всей стране».

И тем не менее распорядитель-служащий демонстрирует необычайную историческую живучесть. Его позиции укрепляются не только неведеньем центральной власти. Неведенье трудового народа также скорее соглашается терпеть над собой назначенного чиновника, нежели частного владельца. Когда обширное социальное Я-могу распорядителя связано лишь с занимаемым постом, а не с личностью человека, зависть меньше терзает душу большинства и социальный мир становится легче достижимым.

Распорядителем-собственником может быть только человек определённых способностей, распорядителем-служащим может быть всякий -  лишь бы он готов был исправно следовать приказаниям начальства и инструкциям.

Свободных предпринимателей часто поражает отсутствие деловых качеств у «деловых людей» тоталитарных государств, то есть у чиновников. Они не понимают, что в условиях строгой чиновничьей субординации выдающиеся качества становятся пороком, а сокрытие, подавление или, ещё лучше, отсутствие их - добродетелью. Они также не отдают себе отчёта в том, что отсталый народ порой и не имеет достаточного числа способных, знающих, ответственных и энергичных людей для формирования распорядительной функции на частнособственническом принципе; на служебном же принципе распорядительную функцию можно построить всегда, из любого человеческого «материала».

Ефимов И.М., Метаполитика: наш выбор и история, Л., «Лениздат», 1991 г., с. 147, 134 и  142-144.

 

Атмосфера свободы как условие культурного взлёта по И.М. Ефимову