Рабле Франсуа

1494 год
-
1553 год

Франция

Французский монах, медик и писатель, наиболее известный как автор сатирического романа: Гаргантюа и Пантагрюэль, над которым он работал более 20 лет.

В то время  имел хождение народный роман – как нагромождений отдельных историй – о приключении великанов… Используя эту форму, в 1532 году Франсуа Рабле под псевдонимом Алькофрибас Насье / François Rabelais, напечатал первый вариант романа: Страшные и ужасающие деяния и подвиги достославного Пантагрюэля / Horribles et espouantables faicts et prouesses du tres renommé Pantagruel.  Главные герои романа: невозмутимый король-великан Пантагрюэль («Всежаждущий» знаний) и его спутник – вечно сомневающийся бродяга Панург.

Этот и последующие части романа высмеивали человеческие пороки, государство и церковь. Теологами Парижского университета первая книга была осуждена, а третья часть, вышедшая в 1546 году, была запрещена.

Специалисты считают, что Франсуа Рабле обогатил французский язык: в его романе насчитывается около 1000 латинизмов и более 500 эллинизмов, часть из которых автор придумал сам.

«… роман Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» как раз и представляет собой такую гигантскую «испытательную лабораторию», где позиция автора принципиально заключается в том, чтобы ускользнуть от любых готовых позиций, выработанных его эпохой, охватить её целиком, взглянуть на жизнь как бы с высоты птичьего полёта. Вот почему Рабле, не скованному принципами католицизма, протестантизма, неоплатонизма и т.п., удалось расслышать и воспроизвести едва ли не все звучавшие в его время социальные «голоса» - голоса схоластов, гуманистов, евангелистов, магистров, студентов, рыцарей, придворных, врачей, астрологов, аптекарей, моряков, виноградарей, бочаров. Он одинаково свободно чувствует себя в атмосфере античного наследия и современных юридических вопросов, знает рыцарские романы и отзывчив к народной культуре, осведомлён в живописи и архитектуре, в магии, в зоологии, ботанике, ихтиологии, в военном и морском деле, в детских играх, в портняжном искусстве и в тонкостях кулинарии.
Книга Рабле - это самая настоящая энциклопедия его эпохи, но замечательна она в первую очередь тем, что это - весёлая энциклопедия (В романе более 100 скрытых цитат и заимстований из античных авторов - Прим. И.Л. Викентьева).

Косиков Г.К., История французской литературы. Средние века / Собрание сочинений, Том 1: Французская литература, М., Центр книги Рудомино, 2011 г., с. 92.

 

Сам Франсуа Рабле, определяет «пантагрюэлизм» (обычно трактуемый современными исследователями как «гуманизм»),  следующим образом: «... глубокую и несокрушимую жизнерадостность, перед которой всё преходящее бессильно...»

Франсуа Рабле, Гаргантюа и Пантагрюэль, М., «Художественная литература», 1966 г., с. 437.

 

Научные труды Франсуа Рабле, являющиеся комментариями греческих и римских авторов, не представляют большого значения. Но многие исследователи считают, что его романы повлияли на всю французскую литературу.

«Слава Рабле, его значение, как и у всех великих людей, у всех знаменитых имен, горячо и долго оспаривались. Гений его - единственный, исключительный, он, возможно, один такой в истории всех литератур мира.
Где найдём мы ему соперника? Коль начать с античности - неужто им будет Петроний или Апулей, с их обдуманным, рассчитанным искусством, четкими контурами, тонким замыслом? […]
Нет, Рабле - единственный, ибо он один выражает целый иск, целую эпоху. Его значение одновременно литературное, политическое, моральное и религиозное.
Подобные гении, которые создают новые литературы или преобразуют старые, появляются редко, и каждый из них уходит, сказав своё слово, слово своего времени.
Гомер воспевает воинственную жизнь, отважную и драчливую молодость мира, весеннюю пору, когда деревья одеваются листвою.
У Вергилия цивилизация уже стара; он полон слез, нюансов, чувства, тонкости.
Данте мрачен и в то же время лучезарен: это христианский поэт, поэт смерти и ада, исполненный меланхолии и надежд.
А дальше, в состарившихся обществах, когда всех охватило пресыщение, когда сомнение завладело сердцами и все прекрасные мечты, все иллюзии, все утопии листок за листком улетели, сорванные действительностью, наукой, рассуждением, анализом, - что делает поэт? Он уходит в себя: его посещают возвышенные порывы гордости и минуты мучительного отчаяния: он пост об агонии сердца и о бренности мысли. И тогда все окружающие его страдания, громкие стоны,  рычащие проклятия отзываются в его душе, которую Бог создал обширной, звучной, беспредельной, и всё это выходит из неё как голос гения, дабы увековечить, в истории это общество, эту эпоху, дабы запечатлеть ее слезы, дабы высечь на камне память о её бедствиях (в наши дни таков Байрон).
Вот почему истинно поэтическое более истинно, чем истинно историческое, и поэты, в общем, лгут меньше, чем историки.
Великие писатели, находящиеся в кругу идей века, подобны столицам в королевствах. Они воспринимают дух каждой провинции, каждой индивидуальности, примешивают к нему свое личное, оригинальное; всё это переплавляют, упорядочивают, затем возвращают преображенным в искусстве.
Когда Рабле родился на свет, был год 1483, год смерти Людовика XI, наступило время Лютера».

Гюстав Флобер, О литературе, искусстве, писательском труде: письма, статьи. В 2-х томах. Том 2, М., «Художественная литература», 1984 г., с. 285-286.

 

 

До нас дошли фразы Франсуа Рабле, ставшие крылатыми:

«Аппетит приходит во время еды»;

«Каждый сходит с ума по-своему»;

«Беда не приходит одна»;

«Человек рождён для работы, как птица для полёта»;

«Невежество - мать всех пороков».

 

 

М.М. Бахтин объяснял нарушение привычной логики в романе Франсуа Рабле, как реакцию на:
«… схоластическое мышление, ложную богословскую и юридическую казуистику, наконец, и самый язык, проникнутый вековой и тысячелетней ложью, закрепляют эти фальшивые связи между прекрасными вещными словами и действительно человеческими идеями. Необходимо разрушить и переустроить всю эту ложную картину мира, порвать все ложные иерархические связи между идеями, уничтожив все разъединяющие идеальные прослойки между ними. Необходимо освободить все вещи, дать им возможность вступить в свободные, присущие их природе сочетания, как бы ни казались эти сочетания причудливыми с точки зрения привычных традиционных связей».

Бахтин М.М., Вопросы литературы и эстетики, М., 1973 г., «Наука», с. 318.

Новости
Случайная цитата
  • Об относительности привычных систем отсчёта…
    «Сегодня каждый нормальный школьник знает, что в космическом корабле нет верха и низа; и хотя на земле верх-низ реальности абсолютные, разуму не нужно делать больших усилий, чтобы представить себе мир космической невесомости, где верха и низа нет. Однако человечество не располагает сегодня такими же достоверными сведениями об относительности внутреннего и внешнего. И всё же, если, прочитав Евангелие от Фомы, кто-то попытается представить себе, что внешнее пространство мира вдруг стало его нутром...