Встреча непрофессионального / нетребовательного Наставника
Подбор креативных, творческих сотрудниковПодбор креативных / творческих сотрудников
Деградация творческих людейДеградация творческих людей
X
«Приезжает в Петербург Есенин. Шестнадцатилетний, робкий, бредящий стихами. Его мечта - стать «настоящим писателем». Он приехал в лаптях, но с твёрдым намерением сбросить всю свою «серость».
Вот он уже как-то «расстарался», справил себе «тройку», чтобы не отличаться от «городских», «ученых». Но он понимает, что главное отличие не в платье. И со всем своим шестнадцатилетним «напором» старается стереть это различие. Конечно, такое рвение тоже не безопасно, - слишком усердно «стирая», можно стереть и самобытность и свежесть.
Помощь расположенного и опытного старшего товарища тут очень нужна. Помимо такой профессиональной помощи, нужна и другая - просто дружеская рука, протянутая человеку, теряющемуся в совершенно чужой ему обстановке.
Понятно, что Есенин и вообще «Есенины», пообмерзнув в традиционном петербургском «холоде», - были счастливы, когда встречали Городецкого.
После месяца хождения с тетрадкой стихов «по писателям» - деревенский начинающий смущен и разочарован. Писатели - люди «чёрствые», равнодушные, смотрят на него, как на обыкновенного новобранца литературного войска, - много их ходит, с тетрадками. Холодное одобрение Блока... Строгий взгляд через лорнетку З. Гиппиус... Придирчивый разбор Сологуба - вот эта строчка у вас недурна, остальное зелено... И ко всем этим скупым похвалам - один и тот же припев: учиться, учиться. Работать, работать, работать...
И вдруг знакомство с Городецким (увы, явно нетребовательным Наставником - Прим. И.Л. Викентьева) таким сердечным, ласковым, милым, такой «родной душой». И в первой же беседе с этой родной душой - полная «переоценка ценностей». Начинающий из деревни (как всякий начинающий) сам считал, конечно, что «свет его недооценивает», но вряд ли, до беседы с «родной душой», понимал, до какой степени этот бездушный свет глух и слеп. Оказывается, он гений, это решено. И не просто гений, а народный, что много выше обыкновенного. И много проще. Все эти штуки с упорной работой - для интеллигентов, существ низших. Дело же народного гения - «выявлять стихию». Вот оно что. «Серость», оказывается, вовсе не надо стирать, - она и есть «стихия». Скорее вон из головы «мёртвую учёбу», скорее лапти обратно на ноги, скорее обратно поддевку, гармонику, залихватскую частушку.
Для своей «народной школы», пополнявшейся каждый сезон новыми «соблазнёнными мужичками», кроме домашних собеседований, где «гениально», «выше Пушкина» и т.п. звучало обыденной похвалой, Городецкий устраивал ещё и открытые вечера - «гала», так сказать (в том числе там начал выступать и приехавший в Сант-Петербург С.А. Есенин – Прим. И.Л. Викентьева). […]
Впервые имя Есенина я услышал осенью или зимой 1913 г. Фёдор Сологуб со своим обычным, надменно-брюзгливым выражением гладко выбритого белого «каменного» лица - «кирпич в сюртуке» - словцо Розанова о Сологубе, - рассказывал в редакции журнала «Новая Жизнь» о юном крестьянском поэте, приходившем к нему представляться.
- Смазливый такой, голубоглазый, смиренный... - неодобрительно описывал Есенина Сологуб. - Потеет от почтительности, сидит на кончике стула - каждую минуту готов вскочить. Подлизывается напропалую: - «Ах, Фёдор Кузьмич! - Ох, Фёдор Кузьмич!» И всё это чистейшей воды притворство! Льстит, а про себя думает: ублажу старого хрена, - пристроит меня в печать. Ну, меня не проведёшь, - я этого рязанского телёнка сразу за ушко да на солнышко. Заставил его признаться и что стихов он моих не читал, и что успел до меня уже к Блоку и Мережковским подлизаться, и насчёт лучины, при которой якобы грамоте обучался - тоже враньё. Кончил, оказывается, учительскую школу. Одним словом, прощупал хорошенько его фальшивую бархатную шкурку и обнаружил под шкуркой настоящую суть: адское самомнение и желание прославиться во что бы то ни стало. Обнаружил, распушил, отшлепал по заслугам - будет помнить старого хрена!..
И, тут же, не меняя брюзгливо-неодобрительного тона, Сологуб протянул редактору Н. Архипову тетрадку стихов Есенина. - Вот. Очень недурные стишки. Искра есть. Рекомендую напечатать - украсят журнал. И аванс советую дать. Мальчишка все-таки прямо из деревни - в кармане, должно быть, пятиалтынный. А мальчишка стоющий, с волей, страстью, горячей кровью. Не чета нашим тютькам из «Аполлона».
Потом о Есенине заговорили сразу со всех сторон». […]
За три, три с половиной года жизни в Петербурге - Есенин стал известным поэтом. Его окружали поклонницы и друзья. Многие черты, которые Сологуб первый прощупал под его «бархатной шкуркой», проступили наружу. Он стал дерзок, самоуверен, хвастлив. Но странно, шкурка осталась. Наивность, доверчивость, какая-то детская нежность уживались в Есенине рядом с озорством, близким к хулиганству, самомнением, недалеким от наглости. В этих противоречиях было какое-то особое очарование. И Есенина любили. Есенину прощали многое, что не простили бы другому. Есенина баловали, особенно в лево-либеральных литературных кругах».
Иванов Г.В. , Петербургские зимы. Мемуарная проза, М., «Захаров», 2001 г., с. 66-67 и 182-183.
