Творчество ученика не подражает, а противоречит Наставнику
Приём «Инверсия»Приём (эвристика) создания нового качества
X
Творчество ученика не подражает, а противоречит Наставнику
Приём «Инверсия»Приём (эвристика) создания нового качества
X
«Проучусь ещё три года, сдам экзамены на бакалавра и поступлю в Школу Изящных Искусств в Мадриде (об этом уже был разговор с отцом), а после, если получу именную стипендию, поеду в Рим. Правда, обязательное посещение занятий, хоть и любимым предметом, меня заранее тяготило. Я жаждал свободного развития, не скованного ничьими указаниями, и предвидел, что неминуемая борьба с преподавателями будет жестокой. Я знал, что и как мне следует делать и не нуждался ни в надзирателях, ни в советчиках. И так у сеньора Нуньеса, моего тогдашнего надзирателя, голова от меня шла кругом. Я неизменно отметал его указания и всякий раз в итоге оказывался прав, чем ставил его в тупик. Внимательнейшим образом я выслушивал сеньора Нуньеса - и делал наоборот.
Так мне удалось совершить кое-какие открытия технического плана. Помню, как-то мы рисовали нищего. У старика-натурщика была великолепная борода - белоснежная, вся в мелких завитках, лёгкая, как пух. Сеньор Нуньес взглянул на мой лист и заметил, что я слишком черню - «не будет эффекта белизны». Он велел взять чистый лист и начать заново - тончайшим карандашиком, легчайшими, едва заметными штрихами, «дабы сохранить белизну». Я же, едва он отвернулся, принялся густо штриховать лист, выбрав самый жирный карандаш. И штриховал с таким рвением, что прочие ученики, оставив свои рисунки, сгрудились возле меня, наблюдая, что выйдет. Я, несомненно, схватил сходство, но, в конце концов, доводя рисунок, всё испортил густой штриховкой. На другой день сеньор Нуньес при виде содеянного, горестно воскликнул: - Я же велел совершенно иначе! Видишь, что вышло? Я ответил, что ещё не закончил.
Схватил склянку с китайской тушью, обмакнул в неё кисточку и принялся чернить то, что в натуре было ослепительно белым. Учителя осенило: - Ты рисуешь негатив! - Я рисую то, что вижу. - Если ты собираешься поправить дело мелком, не выйдет - на тушь мелок не ляжет. Но я взял не мелок, а перочинный ножичек, стал скрести - и тогда из черноты выступила сияющая белизна. Там же, где её требовалось приглушить, пришлось поплевать и размазать - легли прозрачные сероватые тени. Борода старика в моём исполнении изумляла реализмом, особенно после того, как я догадался чуточку разлохматить выскребленные места лезвием, чтобы передать пушистость фактуры. Когда сеньор Нуньес подошёл ко мне в третий раз, он остолбенел, лишился дара речи, а чуть погодя едва не удушил меня в объятьях, восторженно провозглашая: - Да он же гений, этот Дали! Гений - и ничего не попишешь!».
Сальвадор Дали, Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим. О себе и обо всём прочем, М., «Сварог и К», 1998 г., с. 116-118.