Искусство создаётся страданием. В этом смысле несчастная любовь - ядерный реактор, а счастливая - плотина поперёк Пахры. Такое же энергетическое соотношение. Вернеё, не просто несчастная, а не завершённая, не реализовавшаяся до конца, оборванная на взлёте своей или чужой рукой. Никто не будет писать книжку о любви, если желанный человек терпеливо ждёт в соседней комнате. В такой ситуации вскорости детективы начнут писаться. С фрейдистским подтекстом - не то убежать, не то убить...
Хэппи-энд - это всего лишь энд и ничего больше. Сюжет исчерпан. Потом начнётся новый сюжет, но и в нём придется искать болезненные заусеницы. Иначе говоря, искать недоступное в том, чем владеешь. Растягивать перспективу. Актёрство действительно тяжкий труд, поскольку вырабатывает в человеке привычку к страданию. Женщина подседает на эту привычку, как на героин. А-ля Вознесенский - героини на героине. Характерные актрисы, как верно заметил Козаков, не подседают. Но им, наверное, бывает ещё тяжелее. Вдруг у неё при характерной внешности романтическая душа и в связи с обеими этими характеристиками постоянные обломы в любви? А она даже выкричаться не может, всё в себе должна прятать...
Потребность в страдании, слава богу, не каждый день насыщается из источников реальной жизни. Да никто бы подобного насыщения и не вынес. Боль, которая призвана стимулировать творчество, должна быть сильной, но не парализующей - волю и способность к действию необходимо сохранить. Таким образом, состояние неизбывного душевного драматизма достигается путем самовнушения. Нормальная женщина (только если она в данный момент не расположена себя пожалеть - в одиночку или перед близкой подругой) неприятные моменты своей биографии старается сдать в архив. Актриса может запамятовать собственное имя, однако образ пережитой сердечной катастрофы - будь то измена, разочарование, равнодушие... - обязана хранить вечно.
Если у мужчин-актёров психика не стабильна, то женщина способна пролететь эмоциональную шкалу сверху вниз или снизу вверх за считанные мгновения. И чем большую скорость она на этой дистанции показывает, тем выше её профессиональный уровень. Замечательный афоризм Пугачёвой несколько подмочен и засолен театральной практикой: актриса способна разрыдаться внезапно и отчаянно по любому, абсолютно пустячному, с посторонней точки зрения, поводу. Если она только что отыграла напряжённую сцену, довести её до бури, до потоков слез можно холодным чаем, случайным словом или нерасторопностью реквизитора.
Актёрская профессия основана на утончении и расшатывании нервной системы. Помимо глубокой и мучительной эмоциональной памяти, она зачастую обременяет человека ещё и богатейшей фантазией. Личного опыта нет, но есть проклятое умение угадывать; ещё ничего не прожито в реальности, а ты уже болеешь этим на сцене, как будто притягиваешь к себе всевозможные проблемы. Может быть, поэтому среди актрис мало счастливых женщин. Тут, конечно, следует уточнить что счастливых женщин вообще мало - и в мире, и в Сибири, и в России в целом, а поломанные судьбы актрис просто бросаются в глаза. Но факт остаётся фактом: даже собеседниц для этой главы найти было чрезвычайно трудно. На кого ни нацелишься, сразу со всех сторон предостерегающе зашипят люди продвинутые и осведомлённые.
К этой - знаменитой, народной, с редким типом русской кустодиевской красоты - нельзя, потому что она бездетна. Обыкновенная женская театральная трагедия - сначала казалось, что карьеры вполне достаточно, а когда выяснилось, что всё-таки мало, поезд ушёл. Ещё страшнеё, когда трагедия не обыкновенная - ребёнок был нужен, необходим, страстно ожидаем, но не случился. До сих пор все с душевным содроганием вспоминают историю Елены Майоровой, которая не могла, смириться со своей бездетностью, не сумела удержать в руках поводья натянутых нервов.
К другой - не менеё знаменитой, суперталантливой, более чем благополучно вышедшей замуж - вообще не рекомендуют приближаться с вопросами о любви, поскольку её дочь носит мамину фамилию. И дочь прекрасная, вполне уже взрослая дочь довольно молодой ещё мамы, и новый мужчина должен был бы, по идее, затмить прошлые обиды, но - нет. Саднит.
Третья, четвертая, пятая - банально пьют. Каждая за своё. В смысле - из-за своего. Ни народность, ни известность не помеха. Потому что, кроме народности и известности, пустых слов, есть ещё настоящее одиночество или больной ребёнок... Правда, не будем нагнетать - пьют и при живых мужьях, и при здоровых детях. Актрисы с возрастом становятся гораздо податливее к алкоголю, нежели их ровесницы в других интеллигентных профессиях (актёрство ведь, по старой советской привычке, считается у нас профессией интеллигентной).
Шестая, седьмая, восьмая - ударились в истовую религиозность. Кстати бич наших актрис. Церковные веяния косят их, как чумка непривитых щенков. Но начинаешь докапываться и, за сюжетом смешным и нелепым, опять ведь отыскиваешь трагедию. Ещё бы не уйти в монастырь, если уже не чаяла спасти сына от наркомании, а он всё-таки излечился, - надо Богу долг отдавать... Впрочем, опять-таки внесем поправку: чтобы стать святошей в платочке, соблюдать посты и возлюбить кошек, порой достаточно бывает простого климакса...
Девятая и десятая - увы, плохие актрисы. При том с полным дамским театральным набором: нервы, болезни, срывы, а то и одиночество, а то и бездетность. Страшнеё этого варианта, наверное, ничего и нет. Жертвы принесены напрасно, театр их толком не заметил.
Ну а одиннадцатая просто впала в антисемитизм после того, как провела несколько лет замужем за известным советским драматургом. (Советским потому, что сейчас его уже не ставят, хотя уважают по-прежнему.) Драматург творил под хорошим русским псевдонимом, но от развода его это не спасло. Конечно, можно было бы позвонить стареющей звезде и представиться
Дубравиной или Чащобиной, но, боюсь, её не проведёшь...
Ямпольская Е.А., 12 сюжетов о любви и театре, СПб, Лимбус Пресс, 2001 г., с. 77-79.
