Выход значимых произведений по тематике VIKENT.RU
История изучения творческих личностейИстория изучения творческих личностей
X
В 1833 году Н.А. Полевой написал роман «Живописец», где главный герой - Аркадий...
«Кто я? Сын бедного чиновника, ничтожный разночинец; братья мои подьячие; мне надобно было сделаться также подьячим», - говорит Аркадий в «Живописце» Н.А. Полевого. И с романной обстоятельностью описывает все подробности и перипетии своего приобщения к искусству. Вот он мальчиком срисовывает с суздальских картинок «лубочные изображения райских птиц, погребение кота», осваивает подаренное ему «Начальное руководство» издания 1793 года. Вот он идёт в учение к иконописцам, попрёки воле отца, желавшего сделать из сына чиновника, но при поддержке набожной матери, видевшей в том исполнение высшей воли. Довольно колоритно изображение обычаев и нравов иконописцев, последователей Алимпия Печерского и Андрея Рублёва, «оставшихся в памяти потомства». Потом жизнь на положении воспитанника у губернатора, человека гуманного и образованного, принявшего участие в развитии одарённого мальчика, но вместе с тем невольно отдалившего его от реальной жизни («...я совершенно отвык от положительной жизни»).
Обострение конфликта происходит с переездом Аркадия в Петербург. Повествование по-прежнему конкретно, называет реальные имена и учреждения. Аркадий поступает в петербургскую Академию живописи, сталкиваясь с господствовавшей в ней рутиной и казёнщиной. «Я должен был со всеми перессориться, потому что я не скрывал своих мнений...». Возникает страстное желание уехать «в отечество Дюреров или Рафаэлей» - как бы художнический вариант романтического бегства.
Переезд в Петербург даёт возможность конкретизировать непременную составную часть романтического конфликта - окружение центрального персонажа. Это столичное общество, свет, светская чернь. «Что такое называете вы обществом людей? Не знаю; но, по-моему, это собрание народа, соединенного для вещественных польз - только для вещественных... В провинции эта цель жизни общества так грубо, так нагло открыта, что чувство собственного достоинства спасает вас. Не так в столице. Там, возведённая на высокую ступень внешней образованности, грубая цель жизни до того закрашена, до того залакирована, что надобно высокую философию чтобы не увлечься в вихрь ничтожных отношений общества или не упасть духом, видя себя без места в этом мире...»; «О! Как возненавидел я тогда большой свет, увидев его, узнав его, возненавидел ещё большее, нежели ненавидел прежде грубую жизнь провинциальную».
Большой свет ненавистен герою своей антипоэтичностью и вытекающей отсюда враждебностью к искусству и к художнику: «Что такое были для них искусства и художества? Забава от нечего делать, средство рассеяния, что-то вроде косморамы, на которую смотрят они сквозь шлифованное стекло, требуя от неё условной перспективы». Замечательной иллюстрацией этой мысли служит диалогическая сценка, до некоторой степени предвосхищающая гоголевский «Театральный разъезд после представления новой комедии»: группа зрителей на вернисаже - генерал, щёголь, меценат, сухощавый знаток, другой знаток - холодно и высокомерно судят о новой картине, задушевном создании художника, - и всё это в присутствии самого автора, глубоко раня его сердце. […]
«Бедный Аркадий! - постулирует Полевой антиномию художника и общества, - вечно не согласный с собою, когда люди его понимали, и вечно непонимаемый ими, если был согласен с собою!»
Решительно отвергается в повести и всякая возможность «ободрения» художникам: «И неужели, в самом деле, Вы уже такие нищие, которым есть нечего?»
Здесь можно отметить различие между романтическим разрешением конфликта и более поздним, в пределах «натуральной школы», - благо для этого есть одно знаменательное совпадение, Петербург, переезд в Петербург обычно служил в произведениях «натуральной школы» некоей кризисной точкой, в которой прекраснодушно-идеальные, возвышенные мечтания юности сталкивались с холодной прозой и беспощадной меркантильностью. Переезд в Петербург, мы говорили, до предела обостряет переживания Аркадия, заронив в нём мысль, уж не ошибся ли он в своём призвании, не эта ли грубо материальная «жизнь есть в самом деле истинное назначение человека?.. Но далее сходство не простирается. Ведь в произведениях «натуральной школы» обязательно было подчинение новоявленного петербуржца мертвящему дыханию, слом характера (Александра Адуева в «Обыкновенной истории», Лубковского в «Хорошем месте» Я.П. Буткова, друга Ивана Васильевича в «Тарантасе» В.А. Соллогуба и т.д.). Аркадий же идёт до конца - не может не идти в силу своей гениальности - и гибнет, не подчинившись гнёту обстоятельств. И тут еще одна красноречивая перекличка деталей. «Думаешь, что я буду так же искусно выть, как воет эта стая волков, называемых людьми» - с негодованием восклицает Аркадий».
Манн Ю.В., Динамика русского романтизма, М., «Аспект Пресс», 1995 г., с. 239-241.
Жизненная стратегия творческой личности по Г.С. Альтшуллеру.
